Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

— Рэнни, что… — начала было она, и замолчала, уже поняв — что. Он отдавал ей энергию. Заливал, запихивал, закачивал — не свою, чью-то, от Рэнни в ней был только слабый привкус талого снега. Остальное — мутный горчащий поток, но как много! Но это невозможно, он же вампир! Так не бывает! Не бывает! У вампира энергию можно отобрать только насильно, затратив при этом, чаще всего, больше, чем отберешь!

— Рэнни?

— Донни. Давай. Чуть. Позже. Ладно? — выдохнул он.

Полтора часа спустя они сидели на кухне. Донни протирал печенку через сито, поливая ее вином.

— Я не знаю, как у тебя получилось. Скорее всего, за счет того, что ты вбухала в меня всю свою энергию при поднятии. А я, бедный, даже сопротивляться не мог, по причине своей полной дохлости! Так что я монстр. Я дофига чего могу — и нифига не хочу. Тем более — демонстрировать кому-либо свои способности. Служу в Руке Средним пальцем, на рожон не лезу, сижу тихо.

— Значит, я теперь твоя мать во Жнеце? И ты свою маму только что… Ай-я-яй! Мало того, что монстр — так еще и абсолютно безнравственный! — веселилась Лья. Чувствовала она себя намного лучше. Слабость еще была, но уже не такая оглушительная, совсем не такая. Сколько же он ей отдал? Сколько же у него было?!! — Разве так можно, сынок!

— Ну, извини, — развел он руками. — Другого способа передачи я, при всем своем монстризме, пока не изобрел! Вытянуть могу, а, чтобы отдать — только так. Так что, хоть дочкой назови — я бы тебя все равно трахнул! Впрочем, — он задумчиво поскреб подбородок, меряя Лью взглядом. — И не для передачи — все равно бы трахнул. Ибо аморален! — поднял он палец. Лья засмеялась. — Я действительно очень скучал и беспокоился, — тихо добавил он. Лья затихла, изумленно покачав головой. Ей до сих пор не верилось. Неужели есть чувства, способные пережить смерть и поднятие? И как ей к этому относиться? Равнодушия она в себе точно не чувствовала. Тогда, что это? Она-то не монстр, а обыкновенные вампиры любить не умеют, так же, как и плакать. Но… она же плакала? Она чуть не разревелась там, у Госпиталя. Что же это за странное смятение? А он вполне спокоен, и, похоже, совсем не переживает по поводу своей исключительности.

— Нет, если тебя вдруг беспокоят возможные косые взгляды — я жениться могу! На человечке какой-нибудь.

— С ума сошел? — возмущенно фыркнула Лья.

— А что? — задрал бровь Донни, удивленный такой эмоциональной реакцией. — Запрещено?

— Да я тебя умоляю — кто ж такую чушь запрещать будет? Жениться на кормлеце — это надо придумать! А смертные ради детей женятся, порядок наследования и все такое! Кто ж за тебя пойдет? Это не запрещено, потому что абсолютно нелепо! Ты не монстр, ты чокнутый! — почему ей так неприятно? Это что, это ревность?!! Она сходит с ума? Он ее заразил, наверно, своей неправильностью!

— Какова мамочка — таков и сынок — фыркнул Донни. — Да ладно, пока не горит, там видно будет. Все равно пока ни одной кандидатуры нет. А меня — он потряс перечницей над кастрюлькой, размешал, лизнул ложку — больше интересует ближайшее будущее. Как ты думаешь, Мастеру Мечей нравятся пухленькие блондинки? — и в ответ на ее недоуменный взгляд — Из меня такая девочка получается — ахнешь!

— Рэнни! — действительно ахнула она, смеясь.

— Донни, Лья, Донни. Или Дон, как больше нравится. Дорогу я уже построил, теперь я гора, — подмигнул он, подавая ей бокал.

— Это любовь, Дон? — попыталась она пошутить, но в носу странно защипало от собственной шутки, на глазах выступили слезы. Может, это просто от слабости? Потом пройдет? А если не пройдет? Сентиментальный вампир с глазами на мокром месте — ходячий анекдот, да и только! Как она жить-то будет, такая слабонервная?

— Думаю, что да, — он осторожно вытер ей слезы салфеткой. В голосе его была такая спокойная уверенность, что Лья, наконец, поверила, сразу и до конца. — Ты не напрягайся, плачь, если плачется — это остаточная реакция, потом пройдет, я узнавал. Но неделю тебе лучше никуда не ходить. А я побуду нянькой. Я надеюсь, у тебя не будет возражений против моей кандидатуры? У меня целых три дня Осознания — пойдем на побережье? А потом я буду приходить по вечерам после дежурства. Ты, конечно, не помнишь, и я не думаю, что вспомнишь, но тебе там нравилось. Сейчас осень, через пару месяцев там пойдут дожди — но, нам ведь столько и не надо, а пока там хорошо. А главное, о том месте никто не знает, а значит — не припрется поинтересоваться, как ты себя чувствуешь, чтобы потом рассказать остальным — «Ах, вы зна-аете! Я тут заходи-ила…» — он изобразил одну подругу Льи. Лья удивилась — откуда бы? — Она меня месяц терроризировала — кто я такой, и где ты, — пояснил Дон.

— А ты? — Лья прекрасно знала эту сплетницу.

— Наплел про секретную дипломатическую миссию, потом выпил ее наполовину и запечатал вход. Да не ахай, ненадолго, на пару лет. Она уже давно опять «вращается в обществе», но ко мне, слава Жнецу, больше не лезет. Так что, будет приставать — так и говори: секрет, подите… как можно дальше. Ну, как, что решишь? Если хочешь — можем отправиться прямо сейчас — там все готово.

— Как можно дальше? — улыбнулась Лья.

— А то! — улыбнулся Дон.

Ненадолго наполнившийся иллюзией жизни, дом опять опустел. Заснула ворона в гнезде, свитом на дымоходе, уже десять лет не знавшем дыма. И только ветер хлестал запущенный сад, и холодный осенний дождь лил, лил, лил…

Только матери Перворожденные знали, что первые дети, по четыре в каждой семье, были рождены ими от совсем другого существа, даже близко не похожего на эльфов. Но они молчали. А дети, тем временем, выросли и нашли своих Избранников. Тут-то и обнаружился весьма трагический момент. Дети от этих союзов невероятно быстро росли, взрослели и… умирали. Это был шок. Для вечно живущего, вечно прекрасного эльфа вид морщинистой старухи, в которую превратилась его дочь в возрасте, когда нормальный эльфеныш еще только-только начинает взрослеть, оказался невыносим. Он сбежал из дома. Старуха умерла, молодая мать-эльфийка сошла с ума, только тогда муж вернулся и долгих тридцать лет выхаживал свою несчастную супругу. Они были первыми — но не последними. Остальные пары тоже рожали, каждый раз надеясь на лучшее — нет. Эти новорожденные опознавались сразу: они иначе пахли. А потом начинали болеть. Чем они только не болели! За два-три года они успевали переболеть всем, чем только можно, не умирая только за счет того, что эльфы от природы были прекрасными целителями и могли их спасти от любой хвори. Но горюшка доставалось всем — и родителям, и дедушкам с бабушками. Правда, с ума больше никто не сходил. Выросших с невероятной скоростью детей отселяли к им подобным и старались как можно быстрее забыть об их существовании. Это была не жестокость — скорее инстинкт самосохранения, тем более что дети не протестовали, наоборот. Уже достигнув 15 лет, они начинали возмущаться строгой родительской опекой, сбегали, сбивались в стайки с такими же, как они сами, быстрорастущими. Перворожденные пытались применить известную им магию — ничего не помогало. Внуки вырастали, старели и умирали у них на глазах с чудовищной скоростью, успевая при этом нарожать таких же недолговечных правнуков. И все они, всю свою недолгую жизнь, непрестанно болели, у них болело все, что имелось в организме! Их приходилось лечить непрерывно! И не всегда удавалось вылечить. А от старости не удалось вылечить никого. В чистых эльфийских лесах появились — страшно сказать — кладбища! Это было ужасно. Это было недопустимо.